§2. О физической сущности времени и движения. Сущность дифференциального и интегрального исчисления. - ч.29
Из приведенных цитат ясно следует, что под движением Аристотель понимал изменение вообще, а не только перемещение в пространстве. Это положение через много веков было кратко сформулировано Энгельсом: “Движение есть изменение вообще” [3, с.214].
При таком понимании движения, конечно, ни о какой конкретной единице движения говорить не приходится, остается только возможность говорить об абстрактном числе, не связанным с сущностью движения, что Аристотель и сделал.
Вторая причина, сыгравшая, на наш взгляд, большую роль в непонимании Аристотелем сущности времени и движения, ясна из следующей цитаты [28, c.145-146]: “После сказанного следует по порядку перейти к времени. Прежде всего хорошо будет поставить о нем вопрос с точки зрения более общих соображений, [а именно] принадлежит ли [время] к числу существующих или несуществующих [вещей], затем какова его природа.
Что время или совсем не существует, или едва [существует], будучи чем-то неясным, можно предполагать на основании следующего. Одна часть его была, и ее уже нет, другая – будет, и ее еще нет; из этих частей слагается и бесконечное время, и каждый раз выделяемый [промежуток]времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию. Кроме того, для всякой делимой вещи, если только она существует, необходимо, чтобы, пока она существует, существовали бы или все ее части, или некоторые, а у времени, которое [также] делимо, одни части уже были, другие – будут и ничто не существует. А “теперь” не есть часть, так как часть измеряет целое, которое должно слагаться из частей; время же, по всей видимости, не слагается из “теперь”, Далее, не легко усмотреть, остается ли “теперь”, которое очевидно разделяет прошедшее и будущее, всегда единым и тождественным или [становится] каждый раз другим. Если оно всегда иное и иное и во времени ни одна часть вместе с другой не существует (кроме объемлющей и объемлемой, как меньшее время объемлется большим), а не существующее сейчас, а прежде существовавшее по необходимости когда-то исчезло, то и “теперь” вместе друг с другом не будут [существовать], а прежнее всегда должно уничтожаться. Исчезнуть в самом себе ему нельзя, потому что [именно] тогда оно есть; немыслимо [также], чтобы прежнее “теперь” исчезло в другом “теперь”. Ибо невозможно допустить следование “теперь” друг за другом, так же как и точки за точкой. Если, таким образом, одно “теперь” исчезает не в следующем за ним, но в каком-то другом, то оно было бы сразу в промежуточных “теперь”, каковых имеется бесконечное множество, а это невозможно. Но невозможно также одному и тому же “теперь” пребывать всегда, так как ничто делимое и ограниченное не имеет одной только границы, будь оно непрерывным только в одну сторону или в несколько, а “теперь” есть граница, и взять ограниченное время возможно. Далее, если существовать одновременно, ни прежде, ни после, значит, существовать в одном и том же “теперь”, то, если в этом “теперь” заключено и предыдущее и последующее, тогда окажется одновременным происшедшее десять тысяч лет назад и происшедшее сегодня, и ничто не будет раньше или позже другого”
Существует и третья причина, которая помешала Аристотелю понять сущность времени. Он не различал понятия времени и длительности. Мы уже говорили, что время – сущностное понятие, а длительность – число единиц движения. По сути дела, говоря о времени, Аристотель имел в виду длительность.
И, наконец, обратим внимание на утверждение Аристотеля о том, что время существует только в сознании человека. Действительно, это так, так как только человеку нужно понятие времени для познания природы и для возможности существования в вечно изменяющемся мире.
Кстати, подобного мнения придерживался и И. Кант. “Время, - пишет Кант, - не есть что-то объективное и реальное: оно не субстанция, не акциденция, не отношение, а субъективное условие, по природе человеческого ума необходимое для координации между собой всего чувственно воспринимаемого по определенному закону, и чистое созерцание” [29, с.172].
